Муравей выбежал на ветку, похожую на широкую проселочнуюдорогу, бодро понесся, стуча когтями. Впереди зеленели необъятные поля, редкиемуравьи доили огромных зеленых чудищ, тыкая в них сяжками. К ним спешил имуравей Таргитая.

Таргитай поспешно соскочил:

– Мог бы и выше довезти!.. Я ж тебе на дудке играл.

Муравей умчался, словно не слыша. Или в самом деле неслышал. Олег что-то говорил о полной глухоте муравьев.

Назад к стволу заспешил бегом, уши горели от стыда. Олег иМрак не дали бы себя завести в сторону. Хотя Мрак уже стоит на порогеподземного мира, если еще не вошел, Олег вообще творит что-то немыслимое, лишьему опять досталось самое легкое: подойти и спросить! А он и это еще не сделал…

Таргитай пошел карабкаться, чувствуя, как быстро наливаютсятяжестью усталые ноги. Уже распухли, суставы трещат, сапоги разбиты, подошвойчувствует каждую соринку.

Внезапно ощутил, что в самом деле остался один. Муравьи былипоследними, никто выше их не забирался. Ни зверей, ни птиц, даже под ногами нечувствовалось знакомого дрожания: древесные черви остались далеко внизу.

Остановился передохнуть, тут же ощутил, что замерзает.Воздух был холодный, а из-под ног тянуло еще большим холодом. Подземные соки,что рекой поднимаются к кроне, текут совсем близко.

– Спасибо, мураш, – крикнул он запоздало. – Вы самые лучшиезвери на свете! Лучше вас только Мрак и Олег… да и то не всегда.

Подтянув перевязь с Мечом, потащился наверх, заставляя себяперебарывать усталость и боль во всем теле. Ущелья давно перешли в трещины, атеперь вовсе измельчились. Таргитай наконец ощутил, что карабкается по стволудерева, что до вершинки уже осталось рукой подать. Верст пять с гаком, если попрямой, как ворона летит. А так как он не ворона и не ворон, вроде Аристея,даже не Олег в пернатой личине, то ему не меньше десяти с гаком. Да в гакестолько же.

Сверху грянул злой голос, в котором не было ничегочеловеческого:

– Стой, чужак!

Таргитай испуганно поднял голову. Почти касаясь его головыкогтями на задних лапах, на уступе стояло странное серо-коричневое существо. Вдва человеческих роста, поперек себя шире, с длинными передними лапами. Глазанедобро смотрели из глубоких ямок. От незнакомца веяло такой мощью, чтоТаргитай едва ли не впервые ощутил страх. Страж Дерева был как нарост – явно исекирой не взять. А чародейский Меч щедро льет только людскую кровь.

– Прости, – сказал Таргитай вежливо, – но я очень спешу.

Он сделал движение обойти, но Страж непостижимо легкосдвинулся, снова загородил путь. Таргитай с неохотой потащил из ножен Меч, непредставляя, как сражаться, стоя на крохотном уступчике.

– Погодь! Это тебе надо с Мраком. Он такие встречи сам ищет.

– Дальше нельзя, – сказал Страж тем же нечеловеческимголосом, который Таргитай наконец определил как деревянный. – Я Страж ВеликойПоляны. Дальше никто из смертных не поднимался.

– Значит, бывали тут и до нас люди, – вздохнул Таргитай соблегчением. – Все-таки посторонись, зашибить могу. Потом мучаюсь, но что тебес моих мук? Вашу Поляну не трону, знавал поляны и поболее. Я пройду наверх, какуже проходил разные земли. Я везде старался проходить по-доброму.

Он чувствовал, что говорит зло, с вызовом. Тут мир спасатьнадо, а этот загородил дорогу, еще и пальцами шевелит! Мудрый Олег говорил, чтолучший способ учиться – просто подражать более умному и удачливому. Сейчас жестоит быть похожим на Мрака, это легче, чем на Олега.

– Ты… не пройдешь.

Страж опустил руку на плечо Таргитая. Меч в руке Таргитаясам по себе не шелохнулся, и Таргитай, перехватив рукоять обеими руками, сусилием ударил рассыпающим искры лезвием.

Его едва не сбросило с уступа. Над головой треснуло, мимонего пролетела срубленная кисть. Ни крови, ни плоти на обрубленном, толькосветло-зеленое внутри да сок…

– Ничо, – утешил он торопливо, – ты ж деревянный… Не такбольно… и отрастет…

Не давая Стражу опомниться, вскочил выше, отпихнул. Тот всеже надвигался, угрожающе размахивая уцелевшей рукой. Таргитай погрозилобнаженным Мечом, торопливо подпрыгнул, полез.

Вдогонку раздалось скрипучее:

– Старшие Стражи тебя уничтожат.

– Со Старшими легше спознаться, – пробормотал Таргитай. –Они не драчливые, я не драчливый… Еще лучше – Главные. Или – Наиглавнейшие. Теми объяснять не надо, сами бы все поняли.

Он поднялся еще на выступ. Усталые ноги кое-как пронесли покрутому подъему. Сзади донесся скрипучий крик, сверху ответили голоса. Таргитайподнял голову, плечи сами зябко передернулись.

Вдоль всего гребня его ждали десятка три Стражей. Каждыйвдвое массивнее, чем он, каждый с четырьмя руками. Явно Старшие. С этими ужетак не повоюешь.

Таргитай одной рукой взялся за Меч. Отвращение к дракезаполнило сердце. Он отдернул руку, словно ожегся.

– Ребята… Ну за что нам губить друг друга?

Стражи стояли недвижимо. Таргитай вздрагивал, чуял, что внедвижимости этих нелюдей скрывается больше угрозы, чем если бы орали,плевались и потрясали оружием.

Самый крупный проговорил медленно:

– Ты – герой… Ты дерись…

– Да разве я похож на героя? – спросил Таргитай с тихимотчаянием. – Мне только и нужно, что пройти к Роду. Спросить его, затем уйти.

– Мы знаем твой Меч… Это Меч бога войны…

– Ну и что…

– Ты должен воевать.

– Мало ли что у нас есть? – возразил Таргитай. – У меня идуда есть. Хошь, покажу?

Он торопливо выудил сопилку. Чувствовал себя глупо, добро –друзья не видят, засмеяли бы. Стражи молча смотрели, как чужак прижал дудку корту, оттуда полились сиплые звуки. Дыхание сбилось, но кое-как выровнял, самкраем глаза следил за Стражами.

Таргитай похолодел, заметив на острых когтях блестящиекапельки. Если отравлено, то никакая магия не спасет. Супротив мощи Прадубадаже боги, как говорит Олег, бессильны. Потому что Прадуб сам бог. Бог всехдеревьев на свете.

Снова выровнялся, заиграл другую. Стражи не двигались.Сперва играл с натугой, потом уже не помнил себя, песня пошла как бы сама собой.Уже не он играл и пел, а что-то в нем играло и пело, а он только раскрывал рот,давал выход тому, что рождалось внутри, в нем, но в то же время как будто и нев нем.

Играл, наверное, долго. В горле пересохло, а пальцыперестали гнуться. Стражи не двигались, но что-то в них изменилось. Таргитай ссожалением сунул дудочку за пазуху.